Хочешь я покажу тебе Нью-Йорк?

Под крылом висели белые ватные облака, а в появляющихся время от времени дырах проглядывала то синева, то зелень, то охра. Вид из окна напоминал ей родное и очень далекое, что даже отвлекало от мрачных мыслей о предстоящей экзекуции. "Хоть бы ее не впустили в эту страну. Может устроить дебош?" - в салоне бизнесс-класса такой план выглядел как-то нежизнеспособно. Весь полет она не могла расслабиться. Да что там полет! Она не могла расслабиться с того самого утра, когда он сообщил ей, что она летит с ним в Женеву. Она очень боялась этого города. Больше всего она боялась встретить там их. Думать, слышать, знать - это другое. А вот видеть... Она так хотела вернуться в Москву, в свой дом, в свою крепость. В тот мир, где больше не было ада. 

Самолет слегка наклонился вперед. Она поняла, что они приступили к снижению. 

Он стоял в стороне от встречающих, засунув руки в карманы брюк. Как же она рада  его видеть! Похоже, эта радость скоро заполнит всю ее жизнь. По ту сторону автомобильного стекла мелькали дома, деревья, люди. Вероятно, те самые, которых она желала стереть с лица Земли. Подростки с рюкзачками за спиной передвигались на каких-то немыслимых агрегатах, кто-то гулял с собаками, кто-то без.  В каждой встречной фигуре она боялась уловить знакомый силуэт. Страх медленно, но верно превращался в параною. 

В Женеве она пробыла неделю и эта неделя оказалась потрясающей. Уровень сератонина зашкаливал. Помимо любви, секса и работы она получила неописуемое удовольствие от города, музеев, еды и бесчисленных поездок по различным городским и загородным достопримечательностям,  посетила мекку всея переводчиков и, в конце концов, даже расслабилась, поверив в то, что вероятность встретить здесь кое-кого ничтожно мала. 

Вернувшись в Москву она скучала. По-моему в ее жизни появился тот самый человек, которого она ждала всю свою жизнь. Их отношения были такими естественными, что просто не могли оказаться ложными. Она была собой и не раздрожала его. Они ни разу за все время знакомства не разошлись во мнениях.  Он был совершенством. И ничто, ничто в нем не раздрожало ее. Ни единая мелочь, ни жест, ни взгляд, ни слово. Он как будто родился вместе с ней. Она была в ужасе от такого совпадения. Он ей подходил. 

За онками тихо плакала осень. Когда наконец наступил один из последних сухих дней, она занялась садом.  Женева больше не представляла для нее опасности, и она летала туда, как на работу. Наступал Рождественский сочельник. В Европе Рождество было настоящим, в нем не было фальши, которую она всегда чувствовала в русском Рождестве. У человека все из детства. А в ее детстве не было никакого Рождества, был Новый год. Поэтому волшебство в этом празднике она ощущала только в Европе. 

Они сидели на полу у камина рядом с мерцающей елкой и пили вино. 

- Хочешь я покажу тебе Нью-Йорк? - вдруг спросил он. 

- Очень. 

- Тогда весной, где-то в апреле. Чтобы можно было полетать на вертолете вокруг Статуи Свободы.